Отрывок из книги “Зеркало Белорецкого пруда”.

Егоров А.В.

Зеркало Белорецкого пруда.

 

Катастрофа

Как еще назвать происшедшее в 1773 году? Сгорели или разграблены все одиннадцать заводов Твердышева. Перебиты сотни ни в чем неповинных женщин, детей, мужчин, живших в заводских поселках. Роковой год. Год начала крестьянской войны во главе с Емельяном Пугачевым. Даже караван судов зазимовал, не пробился к торговым ярмаркам.

За все трудовые дела подвижнические сжалилась судьба над Иваном Борисовичем Твердышевым. Умер он накануне тяжких событий. Кто знает, может, с его-то энергией мог бы и повлиять на ход событий. Белоречанам самой малости не хватило, чтобы весь ход той крестьянской эпопеи повернуть.

О времени смерти заводовладельца приводятся разные мнения. Промелькнуло и такое, будто скончался он от расстройства по поводу гибели своих заводов. Мнение приводилось в одной из публикаций без ссылок на какие-либо источники, да и кто может определить такую причину смерти человека? Во всяком случае, не вяжется она с характером Твердышева. Уж что-что, а трудности и невзгоды никогда его не пугали и не останавливали, скорее, по его делам и поступкам складывается представление, что они только адреналину добавляли в кровь и заставляли действовать еще энергичнее.

Поверим такому авторитетному автору, как Е.П.Карнович. В своей книге “Замечательные богатства частных лиц в России”, изданной в 1874 году в Петербурге, он не просто приводит дату смерти Ивана Твердышева, но и считает нужным подчеркнуть: “умер незадолго до крестьянского восстания”. Что послужило причиной смерти? Да возраст, наверное, и нагрузка непомерная. По самым осторожным прикидкам скончался он на седьмом десятке лет, а, скорее всего, на восьмом. Вполне почтенный возраст в восемнадцатом веке у человека такого масштаба и таких результатов.

Много символики вытекает из фактов разрушительных 1773 года. Умер хозяин. Казалось, навсегда погибли и     заводы, дело всей жизни. Да, видно, настолько прочно, основательно поставлено было оно, что легко возродилось и дальше крепнуть стало. Вывод: не суетись, делай свое дело добротно, надежно. Себя в нем продолжишь. Глядишь, потомкам будешь полезен.

Еще один символ: все-таки даром земля тогда досталась Ивану. Не сразу получил от того пользу истинный хозяин земли – башкир. Временная гибель заводов, как предупреждение свыше: невозможно прожить чистеньким, не ангелы мы, но коль видишь неправедность совершенного, поправь последствия. Задумайся вовремя над этим заводчик, может, не сожгли бы заводы?

В назидание мысли эти себе, автору, тебе, читатель, всем современным и будущим владельцам, и невладельцам тоже.

События разворачивались так. Караваны Твердышева, как всегда весной ушли по Юрюзани и по Белой к Волге.

В те же недели и месяцы донской казак Емельян Пугачев приходит к мысли, потрясти государство дворянское. Не нравилось ему многое. Побывав в Европе во время войн, получив различные обиды от дворян за свои нарушения воинских артикулов, увидел он, как много неправедного и глупого творится в России. Увидел и как легковерен народ, как легко поддается на сказочки. Сговорившись с группой казаков, объявил себя Петром Ш, тем самым, к коему обращался с челобитной Твердышев.

К осени Пугачев застрял под Оренбургом, к нему стекаются толпы крестьянской бедноты, просто жизнью недовольные и разбойный люд.

Вспомним, все медные заводы снабжались с Каргалинских рудников, расположенных всего в 60 верстах от осажденного города. Разумеется, всякая заготовка руды прекратилась, и на заводах началось брожение.

Практически одновременно, в начале октября 1773 года, работы остановились повсеместно. Что за этим фактом? Решение хозяев или умелое управление ходом восстания со         стороны повстанцев,       понимавших                значение        заводов    как         источника       оружия, продовольствия и живой силы? Случайной одновременная остановка предприятий, находившихся на расстоянии сотен километров друг от друга, никак не могла быть.

Из Главной заводской конторы разослали предписание: “при заводах предпринять настоящую предосторожность и умножить их настоящими караулами”. Где восприняли приказ как должное, где и не думали ему следовать. Работные люди разделились на несколько категорий. Одни приняли самое активное участие в восстании, сами искали возможности присоединения к армии Пугачева, другие пассивно ждали развития событий, третьи приняли сторону законной власти.

Значительная часть крестьян Воскресенского, Верхоторского, Преображенского заводов почти сразу склонилась на сторону восставших. Комендант Зилаирской крепости доносил: “крестьяне Преображенского завода в числе 83-х человек уехали в толпу, коя под Оренбургом состоит… и с собою взяли пять пушек да порох… деньги, во-первых, кто охотником сыскался в ту толпу ехать, разделили по себе по 40 рублей, а достальные повезли в ево толпу”.

На Воскресенском заводе 12 октября появился с небольшим отрядом Зарубин-Чика, один из приближенных Пугачева. Народ встретил повстанцев с одобрением. Они разжились здесь пушками, порохом, ружьями и заодно “поверстали большую часть заводских крестьян в казаки”. Завод стал артиллерийской базой восставших, готовил пушки и бомбы.

Сюда же приехали на повозках работники Покровского завода, купленного Твердышевым. Стоял он на реке Большой Ик, притоке Сакмары, в 100 верстах от Стерлитамака. Работал не в пример построенным компанией, крайне слабо. Подолгу простаивал. Возможно, куплен он был не столько для прибытку, сколько для устранения конкурентов из зоны своих жизненных интересов. С появлением слухов о бунте, “вольнонаемные и мастеровые, устрашась худых последствий, … выехали на Воскресенский медный завод”. Спалили его раньше всех, при первом появлении пугачевцев в октябре 1773 года. “Истреблено огнем” все, что могло гореть.

Пока восставшие надеялись на победный исход своего бунта, заводы захватывали, грабили, но не уничтожали. Судьба Покровского выглядит исключением. На следующий год, когда исход крестьянской войны на территории Башкирии был предрешен, Пугачев отдает команду жечь “до пошвы”. Снова действие разворачивается удивительно синхронно: в мае-июне сгорают один завод за другим. Уцелели от огня Катав-Ивановский и Богоявленский, однако и они подверглись нападениям и понесли огромные убытки. О Богоявленском в отчете сказано “подвержен был так, как и прочие в сей стране заводы, грабительству”. Одних припасов разграблено на 48.123 рубля.

До сих пор существует расхожее мнение, что заводы Твердышева сожгли из личной к нему мести Салават Юлаев и его отец Юлай Азналин. Действительно, напряжение во взаимоотношениях существовало еще до крестьянской войны.                                                           Спор шел по поводу строительства Симского завода на земле, принадлежавшей башкирам. Дело рассматривалось в Оренбургской канцелярии, в суде и окончилось в пользу заводчиков.

Интересы компании в земельном споре представлял Яков Иванович Твердышев, как технический директор. Он и стал ее руководителем после смерти брата Ивана. Какие-то личные мотивы, таким образом, просматриваются. Однако на общем фоне они выглядят сущим пустяком. Часть башкирских повстанцев вообще ставила своей задачей полное уничтожение всех заводов, олицетворявших чужую власть на родной земле. В данном случае объективно совпала борьба русских низов, обездоленных крестьян, части заводчан против помещичьей и купеческой кабалы, с позицией значительной массы башкир, чьи сиюминутные интересы ущемляла экономическая экспансия русских заводовладельцев.

После замирения края правительственные чиновники собрали с заводчиков сведения о понесенных убытках и тщательно проверили данные. Из них следует, что все заводы края потеряли заводских строений, агрегатов, материалов, наличных денег, крестьянских домов, скота и прочего имущества на общую сумму 3.554.724 рубля. На долю хозяйства Твердышева из указанных потерь приходится 1.060.579 рублей. О какой тут личной мести можно говорить? Из 3.683 погибших заводских крестьян твердышевских погибло 1.632.

Как возникли огромные людские и материальные потери? Ответ на этот вопрос поищем в событиях, происходящих в Белорецком заводе и вокруг него.

22 октября в Авзян прибыл беглый крестьянин Дорофей Макаров. С ним пять казаков и двадцать башкир. Вели себя они уверенно и действовали, нимало не сомневаясь в своих полномочиях. Приказали “ударить сполох” и, собрав народ, прочли “имянное повеление” от батюшки императора Петра Ш. Собравшиеся заводчане одобрили прочитанное и тут же семерых приказчиков, конторщиков заковали в кандалы, после чего разорили хозяйский дом, контору, забрали шесть пушек, несколько ядер, порох, свинец, ружья и организовали отряд из семисот человек.

Авзянцы так легко откликнулись на “имянное повеление” оттого, что находились гораздо в худшем положении в сравнении с белоречанами. Они не стали постоянными жителями Башкирии, ездили из помещичьих деревень Поволжья на полгода, отрабатывая на заводе своего рода барщину. Поэтому агрессии, готовности насолить хозяину в них было гораздо больше.

26 октября авзянцы отправились к Пугачеву. Оставшимся казаки наказали “когда де белорецкие крестьяне через Авзян пойдут в нашу армию, то б да они у нас не были голодны”.

Пугачевцы не сомневались, что в Белорецком заводе встреча будет столь же результативной. Заранее туда отправили Павла Матвеева с двумя молотовыми мастерами и пятью чувашами из Укшука во главе с Петром Ивановым.

Группа прибыла в самый удачный момент: народ собрался у конторы по случаю выдачи зарплаты. Выслушав “повеление”, горячие головы выразили готовность “служить головами”.                    Тут                   же    и      сковали        приказчика и   конторщика, повинуясь                   приказам “вышеписанного Матвеева…, а от господских асессора Мясникова и директора Твердышева отказались”.

Матвеев приказал “домну без выдувки… и молотовые фабрики запереть”, заодно “зажженные кучи все без смотрения в огне оставили, и те все сгорели понапрасну”.

Таким образом, завод встал, горячие головы “сами себя все готовыми подвергнули итти в службу к вышереченному третьему императору в партию”.

Настроение резко изменилось с приходом из Верхнеяицка отряда из 300 башкир, 33 казаков во главе с подпоручиком Козловским.

Остановим внимание на факте: 300 башкир, верно служащих законной власти. Не станем доискиваться здесь причин, по которым башкиры разделились в той замяти на две

половины. Отметим лишь, что за старшиной Кулыем Балтачевым, противостоявшим Салавату, башкир шло, пожалуй, не меньше, чем за повстанцами.

Деление башкир было таким же сложным, многоплановым, как и деление русских, убивавших друг друга и в той войне 1773-1775 годов.

Снова собрали белоречан и привели к другому “повелению”: “Обязуюсь не верить обнадеживанию и воровскому ласкательству, каковые самозванец выражает в своем присланном воровском указе, а где той партии кто окажется, иметь и представлять для учинения с ними по законам в Верхнеяицкую крепость за надлежащим караулом”.

Получив Манифест Екатерины П о беглом казаке Пугачеве, дерзнувшим принять имя Петра Ш, зачитали его 18 ноября на общем сборе и “для ежечасного народу напоминовения в воротах, где езде в завод, и при храме божием с полученного экземпляра листы выставлены”.

С помощью священника с крестьян взяли крестоцеловальную подписку “в верности данной Ее императорскому величеству присяге”. В общем, в умении разъяснять, убеждать, агитировать заводским властям не откажешь. Заводчане утихомирились, и 21 ноября отряд Козловского покинул поселок. Вместо него прибыло 42 казака.

Почти следом за уходом многочисленного вооруженного отряда вокруг завода появляются сотни “мятежных” башкир и русских из Авзяна. Весь декабрь проходит в отражении ожесточенных атак. О характере боевых действий говорят потери оборонявшихся заводчан: погибло 48 мужчин и 14 женщин.

В начале января на подмогу повстанцам подходит отряд от Катав-Ивановского завода. Теперь вокруг Белорецкого завода собралось шесть сотен мятежников, имевших пару пушек. Некий беглый крестьянин по фамилии Любимый, отделившись от отряда башкир, подошел к воротам завода и передал “манифест Петра Ш”, написанный замечательным слогом человека, не чуждого поэтической образности: “некоторые, ослепясь неведением, чинят нашей власти противления и непокорения”. Пугачев милостиво прощает заблудших и даже, сверх того, жалует всех всякой вольностию, однако предупреждает, кто и впредь станет противиться, “то уже неминуемо навлечет на себя праведный наш и неизбежный гнев”.

На том иссякло мужество защитников завода и, напуганные “неизбежным гневом”, они прекратили сопротивление. Вошедшие в завод русские бунтовщики и башкиры по отношению к населению вели себя достаточно спокойно, направив гнев свой против заводской конторы, истребили и пожгли “шнуровые и заводские партикулярные книги, щеты, контракты, записи… договоры и долговые… письма, векселя и расписки…”, изъяли все деньги, припасы продуктов, оружия, инструментов.

Наступило затишье, люди жили припасами, заготовленными с осени, своим хозяйством и жадно ловили слухи. Никто не знал, что будет завтра. Страх и неопределенность давили души.

В это время Пугачев потерпел сокрушительное поражение под Оренбургом, растерял все свои толпы и по совету своего окружения бежал в горные заводы, надеясь оторваться от преследователей, опамятоваться и, возможно, начать все сначала. Он с самого начала своей авантюры стал заложником обстоятельств и разбойной казачьей верхушки.

Поднявшись на гребень мутной волны, атаман понимал, что головы не сносить. Будучи личностью, безусловно, по-разбойному, по- мужицки сильной,                                                                        он решил чашу испить до дна.

Шли верхами, уходя от погони налегке, без обозов, нимало не заботясь о тех, кто поверил в сказки о царе Петре, снялся с мест и теперь пропадал от голода, холода, от ран, от преследования регулярных войск и “верных” башкир на заснеженных просторах Зауралья.

В первой половине апреля по разбитым весенним дорогам остатки армии в 360 человек вступили в Авзянские заводы. Устроили отдых с гульбой, пьянством. Верные, до поры, сотоварищи и местные блюдолизы подсуетились, убедили юную красавицу из местных, что сам царь гуляет, что ей честь великая выпала, стать женой Петра, и подложили ее под пьяного мужика.

          Через трое суток, отдохнув и нагулявшись, побежали дальше. В несчастливый день, 13 апреля, числом уже “сот до пяти, в числе коих были яицкие казаки, башкиры, калмыки, русские мужики” вступили в Белорецкое селение.

Здесь Емельян Пугачев и его штаб, почувствовав, что еще не все потеряно, энергично формируют новые отряды, рассылают во все концы десятки указов с требованием доставки хлеба, оружия, фуража. Через две недели в стенах завода, в окрестностях гуртуется пятитысячная армия. В “свою толпу” Пугачев взял и несколько сот белорецких крестьян. Одни шли своей волей, другие из страха расправы. Явились и яркие личности типа Василия Ивановича Акаева, самородка из народа, предтечи Василия Ивановича Чапаева. Ему присвоили чин хорунжего, дали в подчинение отряд. По всей вероятности, совпали намерение Пугачева, стремившегося расширить район восстания, и вполне понятное желание крепостного, решившего показаться у себя на родине в новом качестве, отомстить за былые унижения, за холопье свое положение.

Акаев прошелся по родным пензенско-симбирским местам, разоряя помещичьи усадьбы и истребляя владельцев. То-то потешился Василий Иванович… Несколько месяцев он действовал в стороне от основных сил, затем вернулся к Пугачеву и остался ему верен до самого пленения, “будучи при злодейской толпе… считаем за полковника”.

Другой белорецкий крестьянин Н.А.Соловьев воевал в “мятежной толпе” до Казани, был ранен, отстал и, надеясь, что родина укроет, пробрался в Унженский уезд, где находилась родная деревня Арская, переселенная в Белорецкий завод. Там был выдан властям.

2 мая Пугачев покинул завод и направился к Магнитной крепости.

Что двигало руководителями восстания, когда они принимали решение об уничтожении заводов? Однозначно не скажешь. Видимо, Пугачев, опиравшийся на башкирские отряды, вынужден был считаться с желанием местных жителей истребить чужеродные строения на своей земле. К тому склоняли его и соображения, имевшие бы в другой обстановке второстепенное значение. По показаниям заводского служителя А.Зайцева, во время действий под Магнитной и ее захвата 6 мая Пугачев получил сведения от Якова Мещерякова. Тот прибыл из Авзяно-Петровского завода с известием о движении генерала Фреймана к району восстания. Чтобы не дать царским войскам отдохнуть, пополнить запасы, якобы, Пугачев и приказал жителям Авзяно-Петровского “с детьми и с пожитки с заводу выбираться, а завод весь до пошвы выжечь”.

Вряд ли показания Зайцева надо принимать за единственно верную версию. Отдыхать солдатам в самом Авзяне особой необходимости не было. Не январь на дворе. Запасами после пугачевцев там тоже не разжиться. Посмотрим на картину глазами других очевидцев, составителей отчета Белорецкой конторы.

Пугачев, уходя из Белорецкого завода, “велел башкирцам семействы крестьянские … гнать за своей толпой, а заводские и крестьянские строения выжечь”. Зачем надо было уводить с собой детей и женщин? Только по одной причине: завод был сразу обречен на уничтожение. После ухода Пугачева и угона жителей несколько дней шел грабеж имущества, “сколько тогда крестьяне с собой забрать не могли”, растаскивание материалов, всего, что могло пригодиться в хозяйстве, а затем, когда тащить стало нечего, все было выжжено. Речь шла о приведении в негодность всей материальной базы: “домы крестьянские и заводские строения, фабрики, вешняка, ларевые свинки и ларь и в плотине слань выжгли до основания”.

В один день, 9 мая 1774 года, сожгли два Авзяно-Петровских завода, Кагинский, Кухтурский (был такой в 60 верстах) и Белорецкий. Из них один Белорецкий принадлежал Твердышевым. Это еще раз к версии о личной мести.

Дней десять белоречане занимались хозяйственными работами в Магнитной крепости, чинили одежду, телеги, сбрую, варили, стряпали, сушили сухари повстанцам. 18 мая подошли войска генерала Станисловского и коллежского советника Тимашева.

                  112     белорецких крестьян, с ними около шестисот женщин и детей отправили в Верхнеяицкую крепость. Там мужчинам обрили головы и отправили всех домой. Побывав на пепелище и убедившись, что ни одного целого строения не осталось, крестьяне разместились в деревне Арской. Увы, на том беды не кончились. Недели через две достали бедолаг и здесь. Отряд повстанцев сжег Арскую, уцелевших жителей разобрали по башкирским деревням и кочевьям в качестве трофеев, где они пребывали до ноября.

Крепостные крестьяне были собственностью заводчиков, имевшие, как мы видели, вполне реальную рыночную стоимость, поэтому естественно, после замирения края их стали разыскивать и изымать из башкирских селений. Нашли всех “в крайне беднейшем состоянии, в сущей наготе, без хлеба и одежи”, разместили временно в Уфимском уезде у татар, чувашей, в уцелевшем от сожжения Богоявленском заводе. За зиму от голода и холода умерло еще 106 человек.

К весне 1775 года из 1.724 белорецких крестьян разного возраста и обоего пола погибло и пропало без вести 786 человек. Оставшиеся в живых в большинстве своем “за болезнями домов себе строить и заводские работы исправлять не в состоянии”. В апреле на пепелище для восстановительных работ поначалу смогли перевести лишь 150 работников.

За указанными цифрами много скрывается разных историй, замешанных и на добре, и на зле. Были такие, кто, пользуясь сумятицей, бежали, куда глаза глядят, были романтичные истории, когда башкиры, взявшие чужих женщин, прикипали к русским красавицам и прятали от комиссии, собиравшей крестьян. Бывали и такие случаи, когда работный мужик предпочитал остаться в башкирском селении, чем возвращаться на двойную крестьянско-заводскую работу. Немало потом родилось и детишек у заводских женщин с нерусским разрезом глаз, но и солдаты царские, шаря по кочевьям, тоже старались свой след оставить.

Много чего было. Хочется верить, что все-таки, кроме зла, во всей заварухе 1773-1775 годов было и добро. Хочется верить, что за цифрами людских потерь больше сбежавших, спрятавшихся от хозяев, чем погибших. Иван с Янибеком, когда между ними не стояла большая политика, всегда могли договориться. Не случайно же через несколько лет после восстания между заводским населением и окрестными башкирами сложились вполне добрососедские отношения, основанные на совместном ведении хозяйства, на взаимной помощи и взаимной пользе.

Тогда почему катастрофа?

Катастрофа в том, что люди убивали друг друга, в очередной раз не сумев договориться, катастрофа в том, что “свои своих побиваша”, в том, что гибли сами, гибли материальные ценности, гибли и души в ожесточении, предательстве, потери ориентиров.

Чем гордились: пьяный мужик насиловал юную девушку. Вот! От самого Пугачева забеременела. Предмет гордости?

Герои, защитники! В чем героизм? Людишек у него, говорил Емельян Иванович, что песку. Такое отношение к человеку сродни ли героизму? Самозванец, он и есть самозванец. Чего там героизировать? На базе классовой борьбы оно было уместно, так прошли все, изучили жизнь не по учебникам, посмотрели, чем все кончается. Кого защитили? Разорили целый край, сожгли “до пошвы” тысячи домов, оставив людей нагими и босыми. Кому такие защитники нужны?

И трагизм в том, что нельзя было не подниматься, чтобы и крепостники осознавали границу и меру власти над рабами своими. Веди хозяйство с большей заботой, радей не токмо о прибыли своей, но и думай о крепостном, не потеряли бы столько сами заводчики.

Хотя после всего пережитого никто сразу лучше не становится, но потомки твердышевых и акаевых какие-то уроки да извлекают. Зло порождает зло. Новое зло порождает новое зло. Добро порождает добро. Новое добро порождает новое добро. От каждого зависит, что он даст миру. Пусть добра будет больше. Иначе как же, человече? Доколе?

Прочитать книгу полностью можно по ссылке:

https://vk.com/doc223941645_535418620