Отрывок из книги “Зеркало Белорецкого пруда”. Стахановское движение

Егоров А.В.

Зеркало Белорецкого пруда

Стахановское движение

Казалось бы, в этой теме все понятно. Были замечательные люди, умеющие работать лучше других, они перевыполняли нормы в несколько раз, и за ними по этому пути шли остальные товарищи по работе.

Так, да не совсем.

С 10 по 13 ноября 1935 года в небольшом городке Лысьва проходило совещание директоров и стахановцев Уральских заводов Главметиза. Присутствовало на нем 905 человек, из них 105 приезжих, остальные лысьвенские.

От     белорецких     заводов     приехала     многочисленная    делегация    во                     главе                с Колышницыным, секретарем райкома. На совещании выступили 15 белоречан. Несмотря на подготовительную работу и присутствие московского начальства в выступлениях нет-нет да проскальзывали моменты, показывающие неоднозначность стахановского движения. Это потом партийные идеологи отлакируют живое явление, возьмут в рамочку непогрешимости и назовут социалистическим энтузиазмом.

Сами выступавшие искренне старались понять, почему они стали бить рекорды по выработке. По содержанию выступлений получалось, что в основном это зависит не от их усилий, а от организационных условий.

Сталевар мартеновского цеха БМЗ Власов: «Прихожу на смену, мне говорят, что ты должен быть и будешь стахановцем, мы обеспечим материалом, инструментом и всем необходимым. Правда, на первое время материалами нас обеспечили, а на пятой плавке не оказалось лома, мазута, мульд…

Я сказал и еще раз повторю, чтобы выпустить плавку, 60-ти тонную плавку за 6 или 7 часов 30 минут, для этого требуется тяжеловесная шихта, горячий мазут, воздух и никаких задержек. Вот при этих условиях и я добился хороших показателей. В то время, когда плавка затягивается до 13-ти часов, это от отсутствия мазута, мульд, или из-за плохой шихты».

Закидали колючими вопросами заместителя начальника Белорецкой железной дороги Яковлева. На трибуне он стоял дольше всех, досталось ему от председательствующего на совещании помощника начальника Главметиза Мееровского. Чем был вызван шквал вопросов и реплик, трудно сказать. По их характеру возникает ощущение, что служебная карьера Яковлева сочтена. Возможно, недовольство московского начальства было связано с аварией на отрезке Машак-Юрюзань. Яковлев отвечал на все вопросы просто и откровенно:

«Аварии у нас бывают, сходят поезда, рельсовое хозяйство у нас никуда негодное. Имеем лопнувшие рельсы, скрепляем их…

Дорога может работать лучше и выполнять свыше 110 миллионов тонно-километров, но дороге мешают перепростои вагонов, львиная доля которых падает на Белорецкий завод из-за отсутствия там рабочей силы и неприспособленности складских помещений.

Грузчиков имеется в Запрудовке 110 человек, требуется 160. Для увеличения штатов нет бараков».

На вопрос о причинах снижения пассажирского движения Яковлев ответил, что «раньше по нашей дороге был большой поток вербованной рабочей силы, нынче их нет».

Стахановское движение помогло навести на многих участках производства элементарный порядок – «собираемся раньше, выявляем неполадки, устраняем, повышаем производительность труда», – Талалаев, работник Тирлянского завода, «расставили рабсилу, как полагается, каждого на свое место», – Кривотолоков, прокатчик БМЗ, – но на создании условий одним за счет других долго продержаться было невозможно.

Случайно и очень непосредственно прозвучала характеристика социалистического эксперимента по повышению производительности труда в словах Чернаткина, волочильщика БСПКЗ: «Пришлось поговорить с мастером по душам, чтоб администрация давала однородный ассортимент, это дало возможность 30-ти тонное производственное задание

дать раньше срока, я дал 72 тонны».

Хочешь, не хочешь, разнородный ассортимент тоже надо делать. И не случайно «со стахановского движения пошла по цеху такая суетня и разговоры, что выступающие здесь товарищи правы, что наш классовый враг еще остается не добит… стали при моем проходе в цехе поднимать крик, свист и не давали ходу. Стало быть, на стахановцев смотрели, как на чуждо-классовый элемент».

Сыграв свою роль, показав резервы повышения производительности труда, создав определенный настрой, стахановское движение не стало и не могло стать на предприятиях основной организационной формой. Выигрывали те, кто не гнался за фантастическими, «стахановскими», рекордами, нагоняя дутые цифры в сотни процентов, а старался рациональной формой организации труда поднять производительность на единицы процентов у всех работников, у лучших – на десяток-другой.

Заместитель технического директора БСПКЗ Брук привел несколько реальных примеров. Волочильщик Арбузов возражал против выполнения новых норм, но первым перевыполнил их на 10 процентов, затем поднялся еще на 35 процентов. Волочильщик Хлопин, благодаря умелой организации своих действий, правильному использованию мощности агрегата добился выполнения нормы на 140 процентов.

Стахановцы осенью 1935 года стали модным явлением, они олицетворяли социализм таким, каким он виделся в агитках и верноподданических фильмах того времени. Потому и отношение к первым стахановцам превышало иногда разумные пределы. Одному из них выделили квартиру «с полной меблировкой», подняли зарплату до 700 рублей, хотя рядом работали не хуже. Например, Салаватова обслуживала четыре станка вместо одного, получала 200 рублей.

Директор Тирлянского завода с гордостью докладывал: «Я одного начальника механического цеха снял с работы потому, что он на заявление рабочего перейти на обслуживание двух станков сказал, что увеличит ему норму».

В общем, нормальное стремление навести порядок и поднять производительность труда сопровождалось массой исполнительских перехлестов.

Из выступления на совещании: «Часто приходя на смену, при проверке обнаруживал, что нет слитков, или их недостаточно, но, несмотря на это, даешь зарядку рабочим, работать наличными материалами, по-стахановски, а дальше стоим или катаем барахло, которое лежит на складе годами».

Так и рождаются анекдоты:

– Василь Иванович! Патроны кончились! – Ты же коммунист, Петька!

И пулемет застрочил снова.

Новое

Работники белорецких заводов, их семьи, несмотря на нищенский уровень всего общества, особо никогда не унывали. Заводская зарплата, при всех неурядицах и несовершенстве хозяйственного механизма двадцатых-тридцатых годов, была стабильным источником, и на фоне окружающих деревень вполне достаточным. Плюс к этому продукты личного хозяйства. В достатке мяса, молока, творога, сметаны, масла, яиц, свой хлеб. На этом базисе у населения, во всяком случае, у молодежи, преобладало мажорное настроение.

На глазах происходило чудо превращения лошадиной цивилизации в техническую. Не все это понимали, но предощущение неизбежности свершений и свершений больших, глубоких пропитывало атмосферу тех лет. Не случайно сознание многих людей того поколения так упорно сопротивлялось и сопротивляется до сих пор разоблачениям масштабов репрессий, изъянов до предела за- централизованной системы управления, всепоглощающего проникновения ока партийного надзора. На бытовом уровне, на уровне обыденного сознания большинству казалось, что общество идет в нужном направлении.

При сложившейся системе                   представлялось само собой разумеющимся, что все вопросы местного уровня надо решать в Москве. После разгрома белых начались частые поездки в столичные учреждения. Чем кормить людей, где взять топливо, как доставлять руду – все это вдруг стало непонятным и почти неразрешимым. В одной из таких поездок у своих коллег на заводе «Серп и молот» увидели на складе канатную машину. Выпросили, с трудом довезли до вокзала, после долгих мучений погрузили в пассажирскую теплушку и доставили в Белорецк.

Удивительное событие. Шел 1921 год. Только воевать закончили, еще не разобрались, какая жизнь предстоит, голод на пороге. На заводе никто толком не представлял дальнейшее направление развития, директора менялись один за другим, структура управления менялась с такой же частотой. А были же неисправимые оптимисты, замечательные энтузиасты, не просто верившие в завтрашний день, а еще и видевшие реальные стратегические пути. Одним из них был Николай Федорович Андриянов, который вместе с несколькими товарищами довез эту канатную машину до родной «Шишки».

Она, в общем-то, и не нужна была. Стояла в бездействии больше года. Да и что заводу одна машина? Прежде чем вить канаты, надо было проволоку стальную научиться делать. И в то же время это та самая первая ласточка, без которой весна, не весна. Одним своим видом она агитировала, убеждала в неизбежности наступления нормальной жизни лучше, чем сотни политических лозунгов и заклинаний.

В 1923 году появились в домах электролампочки. Не сразу, не у всех, однако новшество выглядело настолько простым и настолько было удобным, что все стремились как можно быстрее провести свет в свои дома. На заводах электроосвещение появилось раньше, и электрики свои, которые понимали толк в проводах и патронах, были. Великое соседствовало с малым. С завода безбожно тащили шнуры и лампочки. Управляющий Белорецким округом Александр Ильич Лаптев возмущается и негодует в своем распоряжении,                              отмечая,    что    «случаи    срезки    и    кражи    электрических                              проводов, принадлежащих БМЗ и ПГЗ до сего времени не прекращаются». Это он в 1923 году удивлялся. Знал бы он, что точно такие случаи будут продолжаться спустя многие десятилетия, то-то бы изумился.

Следующим чудом стало появление трактора. Конечно, заводчане привычны к технике, механизмам, в памяти белоречан жили картины первых паровозов. В то же время заводчане были и пахарями. Плуги, бороны были повседневными элементами жизни. Веками пахали на лошадях, иного не представляли.

С каким внутренним трепетом смотрели на борозды, проложенные первым трактором на белорецких полях. Прибыл он в 1925 году. Отдали его в распоряжение детских колоний, расположенных в Серменево и в Тирляне. Пахал первый трактор огороды                                                                                                                                   артелям, и частникам. Скоро появились и другие тракторы, но такого ажиотажа уже не было.

Настоящий фурор произвела первая легковая машина. Летом 1927 года по пыльным улицам Белорецка за «Фордом» бегали        стар и млад, дивясь на невиданный механизм. Обслуживал он руководителей Белорецкого горнозаводского треста, правда, недолго. Одна из частей пятого колеса, то бишь партийной надстройки, в лице Наркомата рабоче-крестьянской инспекции Башкирии прислала предписание о немедленной продаже «Форда». В предписании указано, что все руководители заводов обеспечены выездными лошадьми, и машина никак не вписывается в задание по снижению общезаводских расходов на десять процентов.

К сожалению, история умалчивает, кто же оказался богаче заводов, и приобрел «Форд» в свое распоряжение.

Потом было ликование белоречан по поводу явления первого аэроплана. Сам по себе самолет воспринимался непостижимым чудом, плюс к этому настойчивое объединение достижений авиаторов с именем Сталина, с социализмом создали интерес к авиации на грани всеобщего помешательства. Толпы людей, встречавшие самолет зимой 1936 года на льду заводского пруда, были почти неуправляемы.

То, что сейчас именуется менталитетом населения, испытывало немалые перемены. Появлялись новые занятия, впечатления, появлялись новые знания. Часть населения действительно начинала мыслить по-новому.

Федор Васильевич Крупин вспоминал, что при вступлении в профсоюз ему сразу поручили проверку выполнения врачебного режима больными на дому. При вступлении в комсомол дали нагрузку пионервожатого в школе № 6, направили в бригадмил и поручили быть массовиком-затейником. Неважно, что ни одно из этих поручений не могло выполняться в полном объеме хотя бы в силу отсутствия опыта и знаний. Было ему тогда всего… 14 лет. Зато он невольно чувствовал себя сопричастным делам общественным и, несомненно, гордился поручениями. «Свободного времени, говорил он, совершенно не было, интересы общественные ставились выше личных, и сравнивая наше время с настоящим, вижу, что оно отличалось как земля от неба».

Не совсем понятно, где небо, где земля, но это дело вкуса.

Многие ветераны с удовольствием вспоминали о драмкружке, работавшем в тридцатые годы. Среди них Зоя Владимировна Акимова (Бородавкина), работавшая в отделе сбыта. Ставили классические вещи, о содержании которых мы сейчас вряд ли что можем сказать. Не потому, что совсем их не знаем, а потому, что и помнить некогда, и вникать недосуг. «Бедность не порок», «Право первой ночи», «Мораль пани Дульской», «Гроза» и прочие не слабые пьесы. В конце концов, родился свой драмтеатр.

С юмором восприняли заводчане внедрение осенью 1934 года производственной гимнастики. Ну, бухгалтерам, куда ни шло. Целый день посиди-ка, рад будешь разминке. И все-таки, очень уж экзотично смотрелись в обеденный перерыв перед конторой завода неровные шеренги служащих. Особенно колоритно выглядел седой главбух Селиванов, человек богатырского роста. В цехах инструктора по гимнастике всерьез не восприняли, и вскоре новшество незаметно сошло на нет.

Новым увлечением части заводчан стали занятия спортом. Футбол, хоккей, бег, лыжи – в этих видах молодые белоречане добивались заметных успехов в масштабе Башкирии.

Главным новшеством, определившим развитие Белорецка на десятилетия вперед, было, конечно, развитие сталепроволочно-канатного производства. Если при Твердышевых, Пашковых главным товаром оставалось железо шинное, полосовое, круглое, при Вогау добавились железная проволока, гвозди, телеграфные крючья, то в Советский период на первый план в тридцатые годы выходит стальная проволока и канаты из стальной проволоки.

Стальная проволока и канаты

Начало производства стальной проволоки – это увлекательная и в чем-то мучительная эпопея. Во главе нового дела стояла группа энтузиастов, обладавшая удивительно большим запасом прочности.

Исходные данные были таковы: есть высококачественная сталь, полученная на базе древесного угля, промышленность нуждается в стальной проволоке и в канатах из стальной проволоки, есть навыки производства железной проволоки, где-то за рубежом из стали метизы давно делают.

Остальные данные со знаком минус.

Вновь представим обстановку 1921-1922 годов. Производство едва теплится, сама жизнь человеческая стала зыбкой и хрупкой. В этих условиях мечты о новом отдавали маниловщиной.  К тому же никто в России никогда не изготавливал стальной канатной проволоки,        не было никаких пособий, инструкций, где можно было почерпнуть необходимые сведения.

В 1922 году началась серия проб и ошибок. Пришел первый успех, получили… 125 тонн канатной проволоки, но как с одной канатной машиной не откроешь цех, так и на базе такой производительности не создашь производство. Не хватало знаний, опыта кадров,

станков, а отсюда и качество проволоки не соответствовало требуемым параметрам. Никак не могли подобрать режим термической обработки, получивший название патентирования. Многочисленные опыты на заводе, теоретические изыскания группы специалистов во главе с профессором       С.С.Штейнбергом                              из                           Уральского                 политехнического института                    дали положительный результат через два года, но и дальше процесс патентирования продолжали совершенствовать. Он оказался ключевым в становлении всего сталепроволочно-канатного производства, т. к. позволял воздействовать на внутреннюю структуру проволоки, задавая необходимые упругость, прочность, пластичность и т. д.

Научившись изготавливать новые сорта, надо было убедить клиентов в высоком качестве белорецких изделий, что было далеко не просто. Импорт пользовался вполне заслуженной высокой репутацией. Рекламной службы не было, связи не наработаны, случайны. Пришлось приложить немало усилий, прежде чем нашли путь к потребителю.

Из воспоминаний Николая Федоровича Андриянова, работавшего на заводе с 1914 по 1957 год:

«Мне лично поручалось в 1926 году отвезти на Свердловский завод «Сталькан» канатную проволоку диаметром 1 мм, свить там канат и провести его всесторонние испытания на стойкость. Только после многих испытаний и практических                                                                                                                                 проверок на износ, наглядно доказавших, что стальная проволока нашего завода не хуже, а во многих случаях и лучше заграничной, она получила широкое признание, стала иметь сбыт и затем все возрастающий спрос… В выпуске 1926 года уже числилось 134 тонны стальных канатов.

В эти же годы на заводе были проведены коренные улучшения в процессе самого волочения проволоки. В 1926-27 годах завод впервые отказался от применения старой жидкой мазутной и мыльно-мучной смазки при волочении и перешел на сухой мыльный порошок. В связи с этим изменился и способ навески проволоки при травлении.

Почти одновременно с изменением смазки при волочении были введены и победитовые фильеры вместо стальных волочильных досок, что открыло заводу широкие возможности применять многократное волочение вместо однократного».

Читатель, не имеющий отношения к производству проволоки, вправе зевнуть при чтении этих строчек и пропустить технические подробности. Работники же СПКП прекрасно понимают, что за этим кратким описанием стоит если не революция на заводе, то, во всяком случае, значительный технический прогресс. В эти годы была заложена база развития производства стальной проволоки на предстоящие годы.

Благодаря тому, что специалисты и рабочие освоили новые умения и навыки, появилась уверенность в возможности увеличения выпуска метизов нового поколения.

Темпы роста в стоимостном выражении в первые две пятилетки впечатляют. В 1928-1932              (пятилетка –                 план               развития  экономики страны            на                   пять           лет)             построили сталепроволочный цех № 1, цех покрытий № 2 и канатный № 3. Выпуск продукции в рублях возрос в 2,8 раза. Это за счет дороговизны новых сортов проволоки. В тоннах прирост был более скромным. С 1928 по 1937 год темпы оставались примерно на одном уровне, 10-12 процентов, ежегодного прироста.

В эти годы на заводе освоили десятки новых видов продукции, в том числе, кабельной проволоки, семафорной, кардной, автоплетенки, пружинной, игольной, ремизной, гребнечесальной.

По некоторым названиям можно примерно прикинуть область                                                                                                                             применения продукции, а что за таинственные «кардная», «ремизная»? Происходят они от названий деталей ткацких станков, изготавливаемых с помощью белорецкой проволоки. Станки усовершенствовали, понадобились новые сорта, вот и поступили очередные заказы-задания сталепроволочникам. «Фи, – скажет кто-то. – Всего лишь ткацкие станки?» Как посмотреть. Одеть все население, задача не из второстепенных, плюс к этому обмундирование огромной армии, изготовление технических тканей – дело вполне стратегическое.

Белорецкая продукция стала востребована по всей огромной стране, на сотнях заводов, выпускающих станки и автомобили, двигатели и самолеты, оружие и тракторы,

гимнастерки и парашюты. Достаточно сказать, что все отечественные автомобили имели колеса с шинами, сделанными на базе белорецкой автоплетенки.

Завод из проволочно-гвоздарной фабрики превратился в       предприятие метизной промышленности общесоюзного значения. Из завода железной проволоки – в завод стальной проволоки и канатов.

В третьей пятилетке (1938-1942 годы) неожиданное, но вполне объяснимое падение производства. БМЗ и БСПКЗ в основном исчерпали возможности имеющейся базы. Повысились технические требования к продукции и серьезно осложнили ее изготовление. Надо было наращивать выпуск новых видов продукции, с которыми только осваивались в предыдущие годы. То, что можно было сделать рывком, «стахановскими методами», ломом и кувалдой, киркой и лопатой, было сделано. Надо было идти вглубь, усиливать акцент на деятельности специалистов.

В приказах по Народному Комиссариату черной металлургии и Главному Управлению метизной промышленности, куда входили Белорецкие заводы, работа обеих отраслей за 1940-й год была признана неудовлетворительной. Наши заводы по основным показателям были крепкими середняками, не лидерами и не аутсайдерами. Однако по некоторым показателям имели серьезное отставание. Например, почти 90 процентов всего леса, предназначенного на топливо и получение древесного угля для БМЗ, вывозили на лошадях. Такого низкого уровня механизации транспортных работ в 1940 году не было нигде.

В 1940 году по сравнению с 1937 годом выпуск всех видов продукции на СПКЗ в тоннах упал до 88,4            процента. По всей вероятности, сказалось изменение ассортимента в сторону более сложных и не столь металлоемких метизов, но и годовая выработка на одного рабочего в рублях упала до 93,7 процента. Так было по всей отрасли. Напрашивается мысль: посадили Чанышева, опытного специалиста-метизника, грамотного экономиста, и тут же дела на заводе пошли под гору по всем показателям. Может, в массовых репрессиях кроется одна из главных причин не только военной катастрофы 1941 года, но и резкого падения производства перед войной? Посадили ведь не одного Чанышева. Те, кто пришел вместо чанышевых, в атмосфере поиска «врагов народа» растеряли и без того скудные запасы хозяйской сметки, инициативы, элементарной распорядительности. Не в делячестве обвинят, так в троцкизме, не в отрыве от масс, так в беспечности. Анализировал ли кто масштабы ущерба от арестов хозяйственников в 1937-1938 годах?

Между тем, промышленность страны нуждалась все в большем количестве стальной проволоки и канатов. Надо было думать о путях и возможностях нового рывка.

В январе 1940 года в Москве утвердили план реконструкции БСПКЗ. Это было частичное воплощение мечты Чанышева. Он предлагал увеличить мощность завода до 60-ти тысяч тонн метизов в год, в плане реконструкции стояла цифра 63,7 тысячи тонн. Число рабочих планировалось увеличить с 2421 человека до 4248. По сути, речь шла о том, что в Белорецке за пять лет вырастет еще один такой же завод.

Строительство      новых      цехов      планировали     в     юго-западном                                           направлении. Проектировалось создание второго сталепроволочного цеха под производство канатной проволоки. Волочильное отделение предполагалось разместить в старых корпусах и застраиваемых пролетах между ними. Под патентировку и травилку готовилось строительство нового корпуса.

Кроме    того,    в    плане     реконструкции     значился    новый    канатный                           цех,      цех гальванических покрытий, блок вспомогательных цехов. Авиаканатный цех должен был быть расширен.

К запланированным работам приступили, но война внесла свои коррективы, и приходилось на ходу перекраивать все планы, действовать по обстоятельствам, точнее, по потребностям военной промышленности.

Полностью книгу можно прочитать по ссылке:

https://vk.com/doc223941645_535418620